– Значит, нас подставили? – спросила Салли.

– Ну… – начал я, – я бы не сказал, что подставили. Есть шанс, что это небольшое затруднение представляет некоторую угрозу будущему театра.

– То есть все-таки подставили, – повторила Салли.

– На данном этапе они собираются просто оценить здание, – сказал Тед. – Вероятно, они делают это постоянно, просто чтобы понять, чем владеют и что можно изменить, если возникнет необходимость. Сейчас у нас большая проблема с затоплением. Если они смогут доказать, что на обслуживание здания потребуются дополнительные расходы, – что ж, это может вызвать сложности.

Такого Теда я хорошо знал – деловитого, здравомыслящего, рационального.

– Не думаю, что театр снесут, – произнес Шон.

Наконец-то, подумал я, хоть одна оптимистичная нота.

– Дело в том, что здание почти наверняка забито асбестом. Очень дорого расчищать, – продолжил Шон и оглядел испуганные лица. – Все хорошо, пока не начнешь сносить дом. Достаточно одной частички этой пакости в легких, и…

– Спасибо за информацию, Шон, – сказал я, стремясь увести дискуссию от темы канцерогенов или сноса зданий.

– Вряд ли они захотят закрыть театр, если только это не принесет большую финансовую выгоду, – заявил Тед. – Плохой пиар.

– Театр, в котором я работала в начале семидесятых, как-то попытались закрыть, – вмешалась Маргарет, сделав большой глоток из второго стакана дюбонне с лимонадом. – Мы устроили у театра акцию протеста в голом виде. Прибыли полицейские и сказали, что не знают, что делать с тридцатью голыми актерами. Повсюду мелькали сиськи и пенисы, дорогие мои. Как на вечеринках у Фредди Меркьюри. Нас показывали в лондонских вечерних новостях.

Шон подмигнул Наташе, которая похлопала его по руке. Салли закатила глаза.

– Спасибо, Маргарет, – сказал я. – Будем иметь это в виду.

– Том, пожалуйста, не устраивай протест в голом виде. У Ханны и так жизнь не сахар, – попросила Наташа.

– Есть еще какие-то дела? – поинтересовался я, к этому моменту твердо решив сменить тему.

– Приближается фестиваль Юго-Западной Англии. – Салли быстро перелистала свой блокнот. – Перейдем к этому вопросу?

Это был удачный ход – переключить внимание на что-то позитивное и волнующее. Художественно-музыкальный фестиваль Юго-Западной Англии, или Вестфест, ежегодно проводился в окрестностях Шептон-Маллета. Обычно приглашались местные театральные труппы, которые показывали сцены из спектаклей и увеселительные концерты, но в этом году ожидались небольшие изменения. Как намек на восхитительную новую эру айподов каждую труппу попросили поставить по три отрывка из различных пьес. Отрывки должны быть выбраны из разных периодов истории театра. Салли выбрала фрагменты из «Деревенской жены» Уильяма Уичерли (сочная классика, идеальна для фестиваля), «Чайки» (добрый старый Чехов) и «Шума за сценой» Майкла Фрейна (поскольку в этой пьесе говорится о провальной постановке, то она сгодится даже в случае фактического провала).

В день фестиваля нас в произвольном порядке будут вызывать на сцену для представления одного из отрывков, потом пригласят другую труппу и так далее – что-то вроде театрального микса. Похоже, организаторы считают, что подобный подход «апеллирует к молодежи», хотя на самом деле молодые соберутся у палатки с сидром, или будут смотреть выступления местных групп на другой сцене, или – что наиболее вероятно – станут хмуро бродить вокруг в поисках зоны приема своих мобильников. Тем не менее участникам выплатят гонорары, которые будут очень кстати на случай отмены спектакля и ремонта после потопа.

– Итак, – начала Салли, – репетиции проходят хорошо, мы взяли напрокат мини-автобус, и нам выделили две большие палатки. Однако мне необходимо оговорить основные правила проведения этого мероприятия, и первое из них касается потребления алкоголя.

– Я закуплю спиртное, – сказал Тед. – Правда, Анджела хочет, чтобы я вернулся до десяти. Она беспокоится, если я прихожу поздно. Всем то же самое?

– Анджела всегда беспокоится, – съехидничала Маргарет.

До конца вечера при обсуждении предстоящего выступления на фестивале нам удавалось избежать темы продажи театра. Но она маячила на заднем плане, словно злодей в пантомиме. Как раз перед уходом Теда я вспомнил о другом важном вопросе, который хотел обсудить вместе со всеми:

– Вы ведь знаете, что еще нам предстоит. Возобновление спектакля на день рождения Ханны! У меня появилось несколько идей, а пока я заказываю кое-какой реквизит. Мы с Камилом работаем над амбициозной сценографией.

Настал один из тех моментов наших разговоров в пабе, когда все умолкают, как в «Американском оборотне в Лондоне», когда два парня спрашивают про звезду на стене паба «Агнец на заклание».

– Ну конечно, – сказал Тед в подкупающе примирительной манере. – Но давайте посмотрим на это в перспективе. Перед тем как строить большие планы, надо выяснить, что произойдет с нашим зданием.

– Со зданием ничего не произойдет, – произнес я чуть громче, чем собирался. – Ты сам сказал, что они лишь оставляют себе пространство для маневра. Ты так сказал, Тед.

– Знаю, но…

Может быть, дело было в угнетающем жаре от дровяной печки, стоящей в углу, или в том телефонном звонке, или я чувствовал свою вину из-за пропущенного письма. Как бы то ни было, я вдруг рассердился:

– В чем дело, Тед? У нас осталось мало времени, разве не понимаешь? У нас должно получиться хорошо. Этот спектакль должен стать нашим шедевром!

Сидящие за столом обменялись слегка озадаченными взглядами. Тед покраснел. Шон смотрел в пространство между нами, как зритель теннисного матча. Я уже собирался что-то сказать, но тут в паб ворвался Себ с прогулочной коляской, в которой вопил их сын.

– Я как раз проходил мимо, пытаясь усыпить его. Решил заскочить, сказать «привет», а заодно испортить вам вечер.

– Все это хорошо, милый, но где другая?

– Другая?

– Эшли, наша дочь.

Несколько мгновений его лицо выражало искреннее удивление.

– В гостях! – наконец сказал он. – Ее оставили ночевать в гостях. Господи, у меня чуть сердце не остановилось!

– Мы, наверное… самые плохие родители на свете, да?

Напряжение сразу же спало. Наташа обняла мужа и посадила сына к себе на колени. Они явно наслаждались обществом друг друга. Я смотрел на Себа с Наташей, на то, как они нянчатся с ребенком, как вместе смеются. Казалось, они запомнят эти мгновения навсегда. Оглядываясь назад, я осознал, что теряю эти мимолетные воспоминания, теряю ощущение – саму идею – быть рядом с кем-то. О господи, похоже, я превращаюсь в Филипа Ларкина!

На улице, когда все стали расходиться, Салли остановила меня под старым викторианским фонарем, неподалеку от освещенной вывески паба.

– Тяжелое время, – сказала она.

– Муниципалитет не закроет театр, теперь я в этом уверен.

– Я говорю не об этом. Я о Ханне.

– Мы потрясены. Могу лишь догадываться, как она сейчас себя чувствует. Раньше я это знал. Правда знал.

– Вот каково быть родителем, – вздохнула Салли. – Пока дети маленькие, они наши лучшие друзья. Они льнут к нам, делают то, что им скажут. Но потом вдруг оказывается, что это незнакомцы в дорогой одежде, которые съедают всю нашу еду и говорят нам, чтобы мы отстали. Невозможно их удержать, как бы мы ни старались. Ханна взрослеет, Том.

– Знаю.

– Она не захочет долго тусоваться с нами, скучными актерами-любителями.

– Именно поэтому я и хочу в последний раз возобновить нашу старую традицию с днем рождения. Потому что потом будут мальчики, и вечеринки, и театральные группы тинейджеров с их неустойчивым настроением. Этим я и займусь. Уж не знаю, как посмотрит на это Ханна.

– Все же тебе стоит с ней поговорить. Просто спроси у нее, чего она хочет.

– Я знаю, чего она хочет.

– Том, просто… прислушайся к ней.

По пути домой я прошел мимо театра. Темный и молчаливый, он неясно вырисовывался наподобие устрашающего правительственного учреждения или гигантской гробницы. Несложно было представить его навсегда закрытым и заброшенным, как в его уродливые стены ударяется разрушительный снаряд. При этой мысли я похолодел от ужаса. Если театр закроют, все будет кончено. Как мы сможем поставить пьесу на шестнадцатилетие Ханны? С этим местом связано так много воспоминаний – наши жизни, наши мечты. Если театра не будет, как сохранить их живыми? Куда денемся мы сами?

Я с дрожью отвернулся от здания. Температура на улице явно упала. Так неожиданно…

Ханна

Я сижу с Маргарет в партере, мы смотрим репетицию Вестфеста. Я не принимаю участия в этом проекте, потому что, понимаете, подготовка к экзаменам, курсовая работа, опасное для жизни заболевание сердца и прочая фигня. Так что я бездельничаю здесь, в прохладном полумраке зрительного зала, пытаясь читать с помощью фонарика материалы к экзамену по английскому и одновременно отвечать на эсэмэски от Дженны и Дейзи, которые задают дурацкие вопросы про Кэллума, который здесь вообще ни при чем.